Любко Дереш: «Я – индоевропеец»

«Был четверг, наверное, лучший день недели – не пятница, нет спешки врываться в выходные, но уже и не среда – не это ли ощущение недосказанности на работе и неясности в жизни. Четверг – такой день, когда насущные вопросы жизни беспокоят меньше всего».
Возможно, для оптимистов в аду, о которых порой пишет Любко Дереш, четверг и не лучший день для серьезных разговоров, но на самом деле так происходит не всегда. WeLoveUA встретился с писателем именно в четверг.

We Love UA: Вы выдали первый роман в 17 лет. И уже с тех пор за вами закрепилось звание «литературного вундеркинда». Трудно поддерживать такой уровень и что для этого нужно?
Любко Дереш: Когда тебе 17, то кажется, будто ты волен распоряжаться той силой, которая сделала эту книгу популярной. Хотя дальнейшие эксперименты показывают: это не всегда так. То есть, ты в этом процессе больше, чем слуга. Далее тебе нужно побороть свою гордыню. Смириться с тем, что ты не управляешь процессом. И, соответственно, так называемая, слава … Есть спокусаии себе присвоить. Но мысль, что не от тебя зависит, будет ли удачной следующая книга, бодрит.

В чем я стараюсь расти, так это в том, насколько отдаю себя для книги. То есть, если раньше все держалось на энтузиазме, то сейчас я стараюсь это делать больше сердца, понимая, что можно глубже, тем лучше. Я хочу, чтобы этот показатель рос, и он, наверное, – единственное, на что я могу ощутимо влиять.

Вы по образованию экономист. Сегодня же в некоторых университетах есть такая специальность как «литературное творчество». Как считаете, насколько это целесообразно и можно научиться быть писателем?

Я считаю, что можно. Можно научиться угодно. Во многом все зависит от того, насколько мы готовы вкладываться в это дело. От степени пожертвования зависит результат. Насколько мы готовы отдать собственной крови, желчи, жизненной силы за это. Это действительно работает. Просто есть еще один момент: не каждому это нужно.
Не каждый из тех, кто начинает писать, готов ли на большие жертвы. Человек жертвует и готова с чем расставаться, когда она видит смысл. Нужно иметь глубокое чувство, что это мое, что я готов и ночами не спать, и утром вставать, чтобы писать.

Знаете, бывает, человек начинает писать для какого престижа – вроде некоторые рисует, потому что в этом есть определенный шарм. Если человек разобралась в себе, почувствовала свое призвание, тогда она может преодолевать себя в этом и двигаться к мастерству. Наградой ей станет заметен прогресс.

В ваших произведениях можно проследить, как меняется география: от медных Буков в Нью-Йорк, Индии … Уже знаете, куда отправится герой в следующий раз?

Мне бы хотелось написать о Северный Ледовитый океан, о тундру, где удалось как-то побывать. Удивительные места. Очень красивые. Там свои законы, свое настроение. Я хотел бы об этом написать.

А куда плануетесь отправиться в следующий раз?

Я редко путешествую по собственной инициативе. То есть, как правило, мне как жизнь делает какое-то приглашение, и я еду. Для меня важно, чтобы я был задействован в этих планах жизни, которые оно имеет в отношении меня.

Есть места, куда хотелось бы возвращаться постоянно? Где вы чувствуете себя как дома? В ваших произведениях так часто поднимается тема одиночества…

(Смеется.) Это такое остаточное явление. На самом деле, из всех стран, где я побывал, скажу откровенно, мне больше нравится Индия.
Поскольку я родился в Западной Украине, которая якобы имеет больше претензий, чтобы быть Европой, чем Центральная, то я в конце концов дошел до такой самоидентификации: я не просто европеец, а индоевропеець. (Смеется.)

Есть семейство языков и семейство культур. В этом смысле индоевропейство, мне кажется хорошей вещью, потому что оно несколько иначе тебя ориентирует. «Не восток-запад», не выбор между Россией и Европой, а «юг» и «север», понимание, что я вместе с Европой приобщаюсь большему мира, в котором есть, например, Персия, Индия, Аравия.

Стоит ли искать читателям реальные места событий, описываемых в произведениях?

Я думаю правду искать стоит, но, возможно, не столько в данном случае географически, потому что, например, Медные Буки точно вымышленное место. По крайней мере я так считал пока писал это. Может оно уже возникло (смеется). Но стоит искать правды какой психологической правды эмоций, правды отношений. Это для меня было всегда объектом исследований. В этом я старался быть максимально реалистом. Даже натуралистом – чтобы все было очень точно. И вот в этом можно что-то для себя открыть.

В ваших ранних произведениях герой – это беглец и бунтарь. Сейчас он также беглец, но не пытается изменить мир, скорее принять его таким, какой он есть. Это связано как-то с изменением вашей собственной позиции?

Да. Я отказался от концепции независимости. Она очень популярна в мире. Современная культура это все стимулирует. И молодой возраст сам по себе направлен на то, чтобы почувствовать себя максимально независимым. Это нормально.
Я индивидуализуюсь, выставляю свои границы. Но когда ты выставил границы, то вдруг понимаешь, что через все границы никто не может ходить. А потом понимаешь, что если ты хочешь общаться, должны быть какие-то ходы.

А дальше, если ты хочешь, чтобы это было какое-то глубокое общение, понимаешь, что лучше, чтобы этих границ не то чтобы не было … Просто идея выставлять их бессмысленна. Ты не можешь быть абсолютно независимым. Ты можешь иметь иллюзию независимости. В известной степени и до определенного времени. И тратить время на то, чтобы доказывать всем свою независимость – очень странное дело. Многие забирает сил, да и не нужна никому. Это чистое донкихотство.

Я признал, что я зависим. Зависимый от многих вещей. Сама суть моей жизни в том, что я – зависимый.
Я зависим от мира. Когда я принял эту зависимость внутренне, то вдруг открыл в себе способность, по крайней мере иногда, проявлять независимость от внешних обстоятельств. То есть такой парадокс. До тех пор, пока мы внутренне стараемся быть независимыми, внешне обстоятельства нас будутьштовхаты в определенные субкультуры, какие вкусовые ниши … Потому что мы внутренне бунтуем. А когда мы внутренне смиримся, вдруг оказывается, что на самом деле есть свобода. Когда я понимаю для чего я делаю то, что делаю, мне уже все равно, зависимый я или нет. Тогда оказывается, что я в силах преодолевать все другие обстоятельства, что мне мешают.

Откуда вы берете образы для героев? Изображая их люди, которых встречали, или это спонтанные идеи?

Описываю, но не по всем, а из тех, к которым сумел почувствовать какую-то особую любовь. Даже если это отрицательные персонажи. Если я понял их боль, содержание, мне нужно найти оправдание этому человеку. И тогда она становится моим персонажем. Этот человек может быть даже очень плохой, но когда я увижу, что она в своей плохости остается хоть в чем-то хорошим, у меня возникает симпатия, и сердце к ней не закрывается. Тогда я имею право писать. Не то что меня другие не интересуют, просто я в другом случае я не чувствую права писать. Тогда это будет немножко похоже фарс. А так – это персонаж, который уже может ожить.
Продолжение интервью с Любко Дерешем читайте позже.

Фото: Вадим Сивак